Генерал МВД в отставке Владимир Чулошников отправился по специальному заданию газеты «Местное время» на Ближний Восток. В первом репортаже военкора — его путь по тлеющему Ливану.
Первое впечатление от Бейрута — мёртвый город. На главной туристической улице половина магазинов закрыта, в открытых бутиках модных европейских брендов один-два покупателя. На улицах блокпосты, подходы к христианским и мусульманским храмам преграждают лабиринты из колючей проволоки. На улице немноголюдно.
В воздухе носится угроза. Гражданская война в Ливане официально закончилась ещё в 1990 году, теперь ливанцы готовятся к новой — «Исламское государство» (запрещённая в России террористическая организация) не так давно объявило о своём намерении начать захват страны в следующем году.
После вступления России в войну с террористами планы ИГИЛ* в Ливане, похоже, пошли прахом. Так говорил мне каждый в Бейруте, с кем я пытался пообщаться. Многие пожимали руку. Али, торговец восточными сладостями в старом городе, узнав, что я из России, показал большой палец и уважительно проговорил: «Русо-русо».
Хозяин палатки с книжными развалами Хусейн с довольным лицом вытащил из-под груды книг по географии двухтомники с биографиями Сталина и Жукова на арабском стоимостью 36 000 ливанских фунтов (около 1600 рублей). Раньше такие книги брали хорошо, сейчас в магазинчик заходят только редкие посетители, которых больше интересует бульварное чтиво, жалуется Хусейн на ломаном английском.
Путин — для нас значит порядок
Встретить в Бейруте англоговорящих — большая редкость. Надписей на латинице за пределами центра города одна-две на улицу. Но на стойке регистрации нашего отеля нас ждала настоящая удача — девушка, заглянув в наши паспорта, улыбнулась: «Здравствуйте». Амаль родилась и выросла в Москве и в подростковом возрасте вместе с матерью вернулась на историческую родину.
«Россия значит для меня много, и я во всём поддерживаю Владимира Путина», — она немного встревожена и делает большие паузы в словах.
Амаль рассказывает, что, когда взорвали самолёт с туристами в Египте, она два дня проплакала, а когда Турция сбила русский бомбардировщик — вся её семья была в бешенстве. «Мои родственники уверены, что Путин это просто так не оставит. Все же знают, что Эрдоган даёт деньги ИГИЛ* и прочим террористам. Про то, что торговлю нефтью с террористами ведёт его брат, — тоже ни для кого не секрет. Турция спонсирует и ливанских террористов», — не скрывает раздражения наша русскоговорящая ливанка.
По словам Амаль, сейчас в Ливане расположены как минимум два подразделения боевиков. Первая ячейка боевиков находится в селении Айн аль-Хилвех, крупнейшем лагере палестинских беженцев. Вторая — на севере Ливана в Триполи. Именно через этот город лежит наш путь в Сирию.
Вообще, встреченные мной ливанцы не на шутку обеспокоены растущим по стране движением ИГИЛ*. И Амаль, и Хусейн вспоминают времена, когда их покой охраняла сирийская армия (по просьбе властей Ливана армия Сирии поддерживала порядок в стране с 1976-го по 2006 год).
«Пусть в двухтысячные это называлось «оккупацией», но нам тогда было куда спокойней», — вспоминает хозяин книжной лавки.
Сейчас ливанцы ждут, что после победы над ИГИЛ* в Сирии российские и сирийские войска придут наводить порядок в Ливан.
«После вас ждём Путина», — говорит нам на прощанье Амаль.
Дорога через ИГИЛ*
Али, таксист, ни слова не говорящий по-английски, два часа вёз нас на пограничный пункт. Через 20 минут после того, как за окном пропали трущобы Бейрута, на довольно хорошем приморском шоссе стали появляться блокпосты. Процедура проверки жёсткая: выйти из машины, положить руки на капот и багажник, открыть все сумки, показать документы. Ребята-ливанцы не особо церемонятся: чуть помедлишь — начинают махать автоматами. Миша-фотограф на первом блокпосту попытался достать фотоаппарат, так матёрый не по-арабски вояка передёрнул затвор. Больше мы сфотографировать ливанских военных не пытались.
До Триполи мы насчитали 8 блокпостов и на каждом проходили пятнадцатиминутную процедуру проверки. Саму «северную столицу Ливана» мы миновали на скорости в 130 км в час, обогнув по большой дуге пригороды. Старый «Рено» Али кряхтел, сам таксист почему-то причмокивал. Где-то за линией горизонта мелькали отсветы пожаров и слышался треск автоматов. По звуку безошибочно определялся короткий стук АКМ.
На таможне в Аль-Аарида рыжий ливанский пограничник без проблем шмякнул нам в паспорта штамп о выезде из страны и с сильным арабским акцентом сказал нам по-английски, что его смешит наше желание попасть в Сирию. Миша вскинул фотоаппарат и сделал пару снимков колоритного «погранца». Тот сразу стал серьёзным и, наведя на нас автомат, потребовал достать карту памяти и отдать ему. Фотограф подчинился, ливанец несколько секунд покрутил флешку в руках и сунул в карман.
«Руссо-руссо, гоу-гоу», — автомат показал в сторону сирийского КПП. Оттуда навстречу к нам шёл настоящий Че Гевара: небольшая бородка, берет, в зубах сигара. Сирийский пограничник с майорскими погонами на плечах широко улыбался.
Несколько часов назад на Ближний Восток опустилась южная ночь – тёмная, хоть глаз выколи. Вместе со звёздами с неба перемигивался уголёк сигары сирийского пограничника. Че Гевара дошёл до машины, сменил улыбку на озабоченную гримасу и плюхнулся на пыльное сиденье рядом с таксистом Али. Пепел с сигары упал на штаны майору, он тихо пробормотал что-то, а затем быстро повернулся к водителю и заговорил по-арабски. Салон старого «Рено» наполнился терпким табачным дымом.
После непродолжительного разговора с пограничником Али повернулся к нам: «Passport». Единственное слово по-английски, которое произнёс наш таксист за всю поездку, далось ему только с третьего раза. После того как наши паспорта перекочевали из сумок в руки Че Гевары, тот резко открыл дверь и направился к сирийскому погранпосту. Потянулся час ожидания.
СПРАВКА
Владимир Вениаминович Чулошников за 32 года службы в уголовном розыске Пермского края прошёл путь от оперативника до генерал-майора милиции. Руководил раскрытием многих громких преступлений последнего времени, включая «дело Шурмана», а также террористическое нападение на пост ГИБДД, координировал действия правоохранительных органов во время крушения «Боинга», пожара в «Хромой лошади». Имеет наградное оружие.
Генерал Чулошников вышел на связь из лагеря сирийской оппозиции
На западе Бейрута две улицы в армянском квартале полгода назад «захватили» беженцы из Сирии – противники президента Башара Асада. Бывшие жители квартала, вынуждены были съехать из-за появившихся беженцев, сторонников аль-Нусра и ИГИЛ (организации признаны в России террористическими). Чёрные треугольные флаги, которые сторонники террористов начали развешивать под окнами вторых этажей, означают траур жильцов по родственникам и друзьям, погибшим в боях с сирийской армией, говорит армянка Зара, чьи подруги покинули квартал, – подальше от таких соседей.
На улицах, заселённых беженцами, бегают чумазые мальчишки, на них покрикивают женщины в паранджах и хиджабах, ходят мужчины с коробками, канистрами и мешками. Через каждые пять метров разбиты стихийные лавочки: продают одежду, обувь, детские игрушки, мелкую бытовую технику. Картина – обычная для Бейрута. Но чёрные флаги – не единственное отличие этого квартала от других бейрутских улочек: только тут на тебя со всех сторон устремлены женские взгляды, посверкивающие яростью и злобой.
Точно так же на сводную группу ГУВД смотрели в одном башкирском селе, откуда были родом трое террористов, расстрелявших милицейский блокпост в Суксунском районе в 2010 году. Женщины в чёрных одеждах, сжигали милиционеров глазами и выкрикивали проклятья. Вечером, когда после всех формальностей группа покидала село, в уазики полетели комья сухой грязи, и поднялся вой.
(В 2010 году генерал-майор Владимир Чулошников возглавлял сводную оперативную группу МВД из Пермского края, Свердловской области и республики Башкирия по раскрытию нападения террористов на пост милиции в Суксунском районе края).
В бейрутском квартале беженцев нас быстро заметили. Миша-фотограф сделал всего несколько снимков, как вся улица затихла, лица людей повернулись в нашу сторону. Зара дёрнула меня за локоть и потянула в сторону перекрёстка.
«Задержись вы там на полчаса и уже не вышли бы», – серьёзно заметила армянка. «Тут, как бы это сказать, и лагерь, и госпиталь, и курорт для ДАИШ* (одно из арабских названий ИГИЛ*). Подлечатся, отдохнут и возвращаются на фронт. Если эти люди узнают, что по их лагерю разгуливают российские журналисты – живыми вам не уйти».
Наши дети хотят служить в армии России
Отец Зары сам родом из Бейрута, покинул Ливан в 1947 году и переехал сначала в Одессу, а потом в Ереван. Там родилась наша собеседница.
«В 1984 году я вышла замуж и вернулась в Бейрут. Была секретарём комитета комсомола в ереванском училище. Мой муж – ливанский коммунист. Тут вообще полно коммунистов. Но мы все очень уважаем Путина», – армянка ведёт нас в русское кафе, где по вечерам собираются её русскоговорящие подруги.
Одна из подруг Зары – Байра – из Калмыкии, вышла замуж за ливанца и переехала в Бейрут в середине девяностых. Сейчас она уже привыкла к тому, что каждый день в Ливане что-то взрывается и гибнут люди. Страшно было, когда в 1998 году она первый раз попала под бомбёжку – израильская авиация бомбила электростанцию в Бейруте около её дома.
На стене в русском кафе на самом видном месте висит портрет Владимира Путина. Для выходцев из бывшего Союза русский президент безусловный авторитет. Сын Байры год назад уехал учиться в Ростов, но перед получением диплома намерен отслужить в Российской армии.
«Первый раз он пришёл в военкомат в Ростове в семнадцать лет, узнал, как попасть на службу. Весной ему исполниться восемнадцать – и он отправится в армию. Договорился, чтобы его взяли в морскую пехоту. Хочет воевать в Сирии и Ливане, потому что тут надеются только на русскую армию», – делится планами сына женщина.
Чувство патриотизма, воспитанное в детях, рождённых в смешанных ближневосточных семьях, тронуло нас до глубины души. Мало в какой российской семье сыновья так любят родину, что готовы с оружием в руках отстаивать её интересы где бы то ни было. Здесь же все наоборот. Практически каждый мальчик-подросток мечтает отслужить в армии России, многие планируют связать свою жизнь с военной карьерой.
– Я с детства рассказывала сыну о Великой Отечественной войне, показывала фильмы про русских воинов. У него любимый фильм «Офицеры», он его посмотрел, наверное, раз двести, – улыбается Байра. В её улыбке едва скрываемая то ли печаль, то ли беспокойство. – Когда я узнала, что он собрался служить именно в Российской армии, я очень за него испугалась, – позже призналась женщина, – но потом беспокойство сменилось гордостью. Всё-таки настоящего мужчину воспитала, даже здесь.
«Добро пожаловать в Сирию»
Кто-то с сирийского погранпоста окрикнул нас на арабском. Али прислушался, когда окрик повторился, он жестами показал, что нас ждут в двухэтажном строении, где час назад скрылся Че Гевара.
«О, руссо», — улыбнулся Че Гевара и усадил нас в кресла в кабинете начальника пограничного пункта. Увидев, что мы ёжимся от холода (ночью было 6 градусов выше ноля), рассмеялся, добавив на довольно чистом английском: «Что, мёрзнете русские?», и нырнул куда-то вглубь большого кабинета.
Тяжёлая дверь приоткрылась, к нам медленно вошёл хозяин кабинета и уселся за большой стол. Он выглядел, как и подобает военному командиру: солиден, суров и спокоен. Несколько минут полковник (если я правильно разобрался в знаках различия сирийской армии) молча разглядывал нас. В тот момент, когда Че Гевара начал разливать по кружкам горячий кофе, начальник погранпункта привстал в своём кресле и, улыбнувшись, сказал: «Welcome to Syria!»
Генерал Чулошников встретился с коренным пермяком, десять лет живущим в зоне ближневосточного конфликта
Генерал Чулошников, военкор газеты «Местное время» на Ближнем Востоке передал видео со встречи с коренным пермяком, советником посла России в Ливане, Сергеем Воробьевым.
Сергей Воробьев рассказал о том, что ливанцы специально не реконструируют разрушенные во время гражданского конфликта в Ливане здания и памятники, в напоминание о том, что «воевать – бесполезно».
Генерал Чулошников: «Я увидел Восток, увенчанный крестом»
По ту сторону сирийско-ливанской границы нас ждал среднего возраста человек с очень уставшими глазами. Готовясь к командировке на Ближний Восток, мы вышли на известного в Сирии и Ливане хирурга. Доктор Сулейман для нас почти земляк – в середине 80-х годов прошлого века он учился в Пермском мединституте (ныне вуз носит название Пермский государственный медицинский университет), в Перми нашёл свою жену. Сын сирийского врача пошёл по стопам отца – сейчас он оканчивает нашу медакадемию. Именно Сулейман стал нашим главным проводником на Ближнем Востоке. Доктор отправил за нами в Бейрут своего друга – таксиста Али и замолвил за нас пару слов в сирийском погранпункте.
«Очень устал. Сегодня провёл восемь сложных операций. Завтра будет больше», – отвечает на наш вопрос «Как поживаете?» доктор Сулейман. Его госпиталь в пригородах Тартуса, к сожалению, не стоит без работы – раненых бойцов и командиров сирийской армии везут каждый день.
В приграничной сирийской провинции, которая так же, как и город, называется Тартус, сейчас спокойно, но несколько лет назад даже на пограничном пункте террористы взрывали автобусы. Фактически сейчас сирийская армия контролирует только сам город и пригороды. Чуть дальше на востоке хозяйничают различные группировки, которых Сулейман называет «бандиты». Однако здесь намного безопасней, чем в ливанском Триполи.
Белогвардейская дочь
Днём позже нас ждала удивительная встреча. На берегу Средиземного моря в двухэтажном доме, пропахшем свечным воском, ладаном и восточным кофе, нас встретила 86-летняя Ирина Александровна.
«Я родилась в Алеппо в конце 20-х годов. Мой отец, белогвардейский офицер Алексей Лер, вместе с женой покинул Россию осенью 1920 года во время эвакуации армии барона Врангеля из Новороссийска, прихватив лишь некоторые вещи и, конечно, гитару. Когда я была маленькой, папа часто играл на гитаре, а мама пела русские романсы», – начала свой рассказ хозяйка. Она улыбается, она счастлива – ведь в кои-то веки можно говорить по-русски…
Сейчас на родине Ирины Александровны не утихают бои. В окрестностях Алеппо сошлись в смертельной мясорубке сирийская армия, различные террористические группировки, боевики ИГИЛ и силы курдов. Сам город только наполовину контролируется войсками Башара Асада. Дочь белогвардейского офицера говорит об этом вскользь, кажется, она до сих пор живёт в середине прошлого века, когда ещё были живы её родители.
«Жизнь в эмиграции без денег и связей была очень непростой, – с трепетом вспоминает женщина детские годы. – Но всё же мои родители сумели сохранить в семье русскую культуру и воспитать нас с сестрой настоящими христианками».
В доме Ирины Александровны очень много икон. Каждое воскресенье она ездит в православную церковь на воскресную службу. «На прошлой неделе поехать не смогла – позвонили друзья и сказали, что на дорогах небезопасно». Эти слова произносятся спокойно – война давно вошла в привычку.
На прощание я дарю ей написанную в Перми икону Рождества Христова, которую жена уложила мне в сумку перед отъездом на Ближний Восток.
«Я счастлива, что дожила до того времени, когда церковь в России снова возрождается. Нет ничего прекраснее, восхитительнее православной церкви. Это такая необыкновенная красота, такое великолепие. Эти песни, иконы, свечи», – в глазах Ирины Александровны стоят слезы.
«Русские на Востоке находят утешение в Христе»
В Сирии и Ливане православных не так уж и мало. Игумен Арсений, поставленный двумя патриархами, Московским и всея Руси и Великой Антиохии и всего Востока представителем в русских приходах, говорит о десятках тысяч верующих.
«Выходцы из бывшего Союза, ранее закоренелые атеисты, приезжая на Ближний Восток, обращаются к вере. В Христе они ищут защиту и утешение. До войны приходы росли – русские родители воспитывали детей в православии. С началом боевых действий прихожан стало гораздо меньше – в центральном для русских православных храме Сирии великомученика Игнатия Богоносца в Дамаске на воскресные службы ходят не больше пяти человек. Люди боятся выходить из домов. Война…», – игумен Арсений хмурит брови.
Всё началось ещё в 2011 году, когда таксисты в столице Сирии, услышав от пассажиров русскую речь, вытаскивали их из машины и избивали. «Сейчас могут и убить», – тихо добавляет игумен.
Христиане Ближнего Востока начинают готовиться к празднику Рождества: католики и некоторые православные церкви отмечают его 25 декабря. Я вхожу в сирийский православный храм, который начинают украшать к празднованию. Один из прихожан, узнав, что я русский, ведёт меня к иконе Георгия Победоносца и просит помолиться за русских и сирийских воинов. Знакомый образ всадника, поражающего дракона, снабжён надписями на восточном. Я ставлю свечу и тихо выхожу из храма, певчий хор начинает выводить первые слова православной молитвы на арамейском языке. Языке, на котором проповедовал Иисус Христос.
